Неточные совпадения
Ни дать ни взять юродивый,
Стоит, вздыхает, крестится,
Жаль было нам глядеть,
Как он перед старухою,
Перед Ненилой Власьевой,
Вдруг
на колени пал!
Первым действием в сем смысле должен быть суровый вид, от коего обыватели мгновенно
пали бы
на колени.
Выползли они все вдруг, и старые и малые, и мужеск и женск пол, и, воздев руки к небу,
пали среди площади
на колени.
И ровно в ту минуту, как середина между колесами поравнялась с нею, она откинула красный мешочек и, вжав в плечи голову,
упала под вагон
на руки и легким движением, как бы готовясь тотчас же встать, опустилась
на колена.
Из окон комнаты Агафьи Михайловны, старой нянюшки, исполнявшей в его доме роль экономки,
падал свет
на снег площадки пред домом. Она не
спала еще. Кузьма, разбуженный ею, сонный и босиком выбежал
на крыльцо. Лягавая сука Ласка, чуть не сбив с ног Кузьму, выскочила тоже и визжала, терлась об его
колени, поднималась и хотела и не смела положить передние лапы ему
на грудь.
Француз
спал или притворялся, что
спит, прислонив голову к спинке кресла, и потною рукой, лежавшею
на колене, делал слабые движения, как будто ловя что-то. Алексей Александрович встал, хотел осторожно, но, зацепив за стол, подошел и положил свою руку в руку Француза. Степан Аркадьич встал тоже и, широко отворяя глава, желая разбудить себя, если он
спит, смотрел то
на того, то
на другого. Всё это было наяву. Степан Аркадьич чувствовал, что у него в голове становится всё более и более нехорошо.
Бывало, стоишь, стоишь в углу, так что
колени и спина заболят, и думаешь: «Забыл про меня Карл Иваныч: ему, должно быть, покойно сидеть
на мягком кресле и читать свою гидростатику, — а каково мне?» — и начнешь, чтобы напомнить о себе, потихоньку отворять и затворять заслонку или ковырять штукатурку со стены; но если вдруг
упадет с шумом слишком большой кусок
на землю — право, один страх хуже всякого наказания.
Ее волосы сдвинулись в беспорядке; у шеи расстегнулась пуговица, открыв белую ямку; раскинувшаяся юбка обнажала
колени; ресницы
спали на щеке, в тени нежного, выпуклого виска, полузакрытого темной прядью; мизинец правой руки, бывшей под головой, пригибался к затылку.
Круг пошел медленнее, шум стал тише, но люди
падали на пол все чаще, осталось
на ногах десятка два; седой, высокий человек, пошатываясь, встал
на колени, взмахнул лохматой головою и дико, яростно закричал...
Самгин почувствовал, что это
на него
упала мягкая тяжесть, приплюснув его к земле так, что подогнулись
колени.
Он играл ножом для разрезывания книг, капризно изогнутой пластинкой бронзы с позолоченной головою бородатого сатира
на месте ручки. Нож выскользнул из рук его и
упал к ногам девушки; наклонясь, чтоб поднять его, Клим неловко покачнулся вместе со стулом и, пытаясь удержаться, схватил руку Нехаевой, девушка вырвала руку, лишенный опоры Клим припал
на колено. Он плохо помнил, как разыгралось все дальнейшее, помнил только горячие ладони
на своих щеках, сухой и быстрый поцелуй в губы и торопливый шепот...
Не поняв состояния его ума, я было начал говорить с ним серьезно, но он
упал, — представьте! —
на колени предо мной и продолжал увещания со стоном и воплями, со слезами — да!
Клим заглянул в дверь: пред квадратной
пастью печки, полной алых углей, в низеньком, любимом кресле матери, развалился Варавка, обняв мать за талию, а она сидела
на коленях у него, покачиваясь взад и вперед, точно маленькая. В бородатом лице Варавки, освещенном отблеском углей, было что-то страшное, маленькие глазки его тоже сверкали, точно угли, а с головы матери
на спину ее красиво стекали золотыми ручьями лунные волосы.
Пред ним, одна за другой, мелькали, точно
падая куда-то, полузабытые картины: полиция загоняет московских студентов в манеж, мужики и бабы срывают замок с двери хлебного «магазина», вот поднимают колокол
на колокольню; криками ура встречают голубовато-серого царя тысячи обывателей Москвы, так же встречают его в Нижнем Новгороде, тысяча людей всех сословий стоит
на коленях пред Зимним дворцом, поет «Боже, царя храни», кричит ура.
Говоря, Дунаев ловко отщипывал проволоку клещами, проволока лежала у него
на колене, покрытом кожей, щипцы голодно щелкали, проволока ровными кусками
падала на землю.
Стремительные глаза Лютова бегали вокруг Самгина, не в силах остановиться
на нем, вокруг дьякона, который разгибался медленно, как будто боясь, что длинное тело его не уставится в комнате. Лютов обожженно вертелся у стола, теряя туфли с босых ног; садясь
на стул, он склонялся головою до
колен, качаясь, надевал туфлю, и нельзя было понять, почему он не
падает вперед, головою о пол. Взбивая пальцами сивые волосы дьякона, он взвизгивал...
За спиною Самгина, толкнув его вперед, хрипло рявкнула женщина, раздалось тихое ругательство, удар по мягкому, а Самгин очарованно смотрел, как передовой солдат и еще двое, приложив ружья к плечам, начали стрелять. Сначала
упал, высоко взмахнув ногою, человек, бежавший
на Воздвиженку, за ним, подогнув
колени, грузно свалился старик и пополз, шлепая палкой по камням, упираясь рукой в мостовую; мохнатая шапка свалилась с него, и Самгин узнал: это — Дьякон.
Самгина толкала, наваливаясь
на его плечо, большая толстая женщина в рыжей кожаной куртке с красным крестом
на груди, в рыжем берете
на голове; держа
на коленях обеими руками маленький чемодан, перекатывая голову по спинке дивана, посвистывая носом, она
спала, ее грузное тело рыхло колебалось, прыжки вагона будили ее, и, просыпаясь, она жалобно вполголоса бормотала...
Когда дети играли
на дворе, Иван Дронов отверженно сидел
на ступенях крыльца кухни, упираясь локтями в
колена, а скулами о ладони, и затуманенными глазами наблюдал игры барчат. Он радостно взвизгивал, когда кто-нибудь
падал или, ударившись, морщился от боли.
Она вспрянула от сна, поправила платок
на голове, подобрала под него пальцем клочки седых волос и, притворяясь, что будто не
спала совсем, подозрительно поглядывает
на Илюшу, потом
на барские окна и начинает дрожащими пальцами тыкать одну в другую спицы чулка, лежавшего у нее
на коленях.
— Вы хотите, чтоб я не
спала всю ночь? — перебила она, удерживая его за руку и сажая
на стул. — Хотите уйти, не сказав, что это… было, что я теперь, что я… буду. Пожалейте, Андрей Иваныч: кто же мне скажет? Кто накажет меня, если я стою, или… кто простит? — прибавила она и взглянула
на него с такой нежной дружбой, что он бросил шляпу и чуть сам не бросился пред ней
на колени.
Минут через десять Штольц вышел одетый, обритый, причесанный, а Обломов меланхолически сидел
на постели, медленно застегивая грудь рубашки и не
попадая пуговкой в петлю. Перед ним
на одном
колене стоял Захар с нечищеным сапогом, как с каким-нибудь блюдом, готовясь надевать и ожидая, когда барин кончит застегиванье груди.
В вашем покое будет биться пульс, будет жить сознание счастья; вы будете прекраснее во сто раз, будете нежны, грустны, перед вами откроется глубина собственного сердца, и тогда весь мир
упадет перед вами
на колени, как
падаю я…
Еще в детстве, бывало, узнает она, что у мужика
пала корова или лошадь, она влезет
на колени к бабушке и выпросит лошадь и корову. Изба ветха или строение
на дворе, она попросит леску.
Но «Армида» и две дочки предводителя царствовали наперекор всему. Он попеременно ставил
на пьедестал то одну, то другую, мысленно становился
на колени перед ними, пел, рисовал их, или грустно задумывался, или мурашки бегали по нем, и он ходил, подняв голову высоко, пел
на весь дом,
на весь сад, плавал в безумном восторге. Несколько суток он беспокойно
спал, метался…
Когда Яков вышел, она задумчиво подышала в наперсток и хотела продолжать работу, но руки у ней вдруг
упали вместе с работой
на колени.
Он вспомнил свое забвение, небрежность, — других оскорблений быть не могло: сам дьявол
упал бы
на колени перед этим голубиным, нежным, безответным взглядом.
Она, как раненый зверь,
упала на одно
колено, тяжело приподнялась и ускоренными шагами,
падая опять и вставая, пронеслась мимо, закрыв лицо шалью от образа Спасителя, и простонала: «Мой грех!»
Она видела теперь в нем мерзость запустения — и целый мир опостылел ей. Когда она останавливалась, как будто набраться силы, глотнуть воздуха и освежить запекшиеся от сильного и горячего дыхания губы,
колени у ней дрожали; еще минута — и она готова рухнуть
на землю, но чей-то голос, дающий силу, шептал ей: «Иди, не
падай — дойдешь!»
Слуги у них бегают тоже полусогнувшись и приложив обе ладони к
коленям, чтоб недолго было
падать на пол, когда понадобится.
— Вот так-то, хороша-хороша, да до поры до времени, а
попади ей вожжа под хвост, она то сделает, что и вздумать нельзя… Верно я говорю. Вы меня, барин, извините. Я выпил, ну, что же теперь делать… — сказал фабричный и стал укладываться
спать, положив голову
на колени улыбающейся жены.
— «Ангелов творче и Господи сил, — продолжал он, — Иисусе пречудный, ангелов удивление, Иисусе пресильный, прародителей избавление, Иисусе пресладкий, патриархов величание, Иисусе преславный, царей укрепление, Иисусе преблагий, пророков исполнение, Иисусе предивный, мучеников крепость, Иисусе претихий, монахов радосте, Иисусе премилостивый, пресвитеров сладость, Иисусе премилосердый, постников воздержание, Иисусе пресладостный, преподобных радование, Иисусе пречистый, девственных целомудрие, Иисусе предвечный, грешников спасение, Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя», добрался он наконец до остановки, всё с большим и большим свистом повторяя слово Иисусе, придержал рукою рясу
на шелковой подкладке и, опустившись
на одно
колено, поклонился в землю, а хор запел последние слова: «Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя», а арестанты
падали и подымались, встряхивая волосами, остававшимися
на половине головы, и гремя кандалами, натиравшими им худые ноги.
Пока Половодов шел до спальни, Антонида Ивановна успела уничтожить все следы присутствия постороннего человека в комнате и сделала вид, что
спит. Привалов очутился в самом скверном положении, какое только можно себе представить. Он
попал на какое-то кресло и сидел
на нем, затаив дыхание; кровь прилила в голову, и
колени дрожали от волнения. Он слышал, как Половодов нетвердой походкой вошел в спальню, поставил свечу
на ночной столик и, не желая тревожить спавшей жены, осторожно начал раздеваться.
— Не знаю я, не ведаю, ничего не ведаю, что он мне такое сказал, сердцу сказалось, сердце он мне перевернул… Пожалел он меня первый, единый, вот что! Зачем ты, херувим, не приходил прежде, —
упала вдруг она пред ним
на колени, как бы в исступлении. — Я всю жизнь такого, как ты, ждала, знала, что кто-то такой придет и меня простит. Верила, что и меня кто-то полюбит, гадкую, не за один только срам!..
Только что чайник повесили над огнем, как вдруг один камень накалился и лопнул с такой силой, что разбросал угли во все стороны, точно ружейный выстрел. Один уголь
попал к Дерсу
на колени.
Вдруг в одном месте я поскользнулся и
упал, больно ушибив
колено о камень. Я со стоном опустился
на землю и стал потирать больную ногу. Через минуту прибежал Леший и сел рядом со мной. В темноте я его не видел — только ощущал его теплое дыхание. Когда боль в ноге утихла, я поднялся и пошел в ту сторону, где было не так темно. Не успел я сделать и 10 шагов, как опять поскользнулся, потом еще раз и еще.
— Ты что не
спишь? — спрашивала меня матушка, просыпаясь. — Агашка! ты хоть бы
на колени лукошко-то взяла… ишь его раскачивает!
Когда мы громко читали по вечерам, то Мури любил быть с нами, он всегда являлся, хотя бы
спал в другой комнате, и прыгал ко мне
на колени.
На площадь приходили прямо с вокзалов артели приезжих рабочих и становились под огромным навесом, для них нарочно выстроенным. Сюда по утрам являлись подрядчики и уводили нанятые артели
на работу. После полудня навес поступал в распоряжение хитрованцев и барышников: последние скупали все, что
попало. Бедняки, продававшие с себя платье и обувь, тут же снимали их, переодевались вместо сапог в лапти или опорки, а из костюмов — в «сменку до седьмого
колена», сквозь которую тело видно…
Он не обедал в этот день и не лег по обыкновению
спать после обеда, а долго ходил по кабинету, постукивая
на ходу своей палкой. Когда часа через два мать послала меня в кабинет посмотреть, не заснул ли он, и, если не
спит, позвать к чаю, — то я застал его перед кроватью
на коленях. Он горячо молился
на образ, и все несколько тучное тело его вздрагивало… Он горько плакал.
Князь застал невесту запертою в спальне, в слезах, в отчаянии, в истерике; она долго ничего не слыхала, что говорили ей сквозь запертую дверь, наконец отворила, впустила одного князя, заперла за ним дверь и
пала пред ним
на колени.
Дверь скрипнула… Платок скользнул по
коленям Лизы. Лаврецкий подхватил его, прежде чем он успел
упасть на пол, быстро сунул его в боковой карман и, обернувшись, встретился глазами с Марфой Тимофеевной.
Кандидат как вошел, так и
упал на кровать и громко вскрикнул от ужасной боли в плече и
колене.
— Ну тебя в болото! — почти крикнула она. — Знаю я вас! Чулки тебе штопать?
На керосинке стряпать? Ночей из-за тебя не
спать, когда ты со своими коротковолосыми будешь болты болтать? А как ты заделаешься доктором, или адвокатом, или чиновником, так меня же в спину
коленом: пошла, мол,
на улицу, публичная шкура, жизнь ты мою молодую заела. Хочу
на порядочной жениться,
на чистой,
на невинной…
И Ванька-Встанька с неожиданной для его лет легкостью и смелостью, не сгибая ни
колен, ни спины, только угнув вниз голову, мгновенно
упал, прямо как статуя,
на пол, но тотчас же ловко вскочил
на ноги.
Когда я лег
спать в мою кроватку, когда задернули занавески моего полога, когда все затихло вокруг, воображение представило мне поразительную картину; мертвую императрицу, огромного роста, лежащую под черным балдахином, в черной церкви (я наслушался толков об этом), и подле нее,
на коленях, нового императора, тоже какого-то великана, который плакал, а за ним громко рыдал весь народ, собравшийся такою толпою, что край ее мог достать от Уфы до Зубовки, то есть за десять верст.
Помутилися ее очи ясные, подкосилися ноги резвые,
пала она
на колени, обняла руками белыми голову своего господина доброго, голову безобразную и противную, и завопила источным голосом: «Ты встань, пробудись, мой сердечный друг, я люблю тебя как жениха желанного…» И только таковы словеса она вымолвила, как заблестели молоньи со всех сторон, затряслась земля от грома великого, ударила громова стрела каменная в пригорок муравчатый, и
упала без памяти молода дочь купецкая, красавица писаная.
Я проворно вскочил с постели, стал
на коленки и начал молиться с неизвестным мне до тех пор особого роду одушевленьем; но мать уже не становилась
на колени и скоро сказала: «Будет, ложись
спать».
Слезы душили меня, я сел
на диван и, не в силах говорить более,
упал головой ему
на колена, рыдая так, что мне казалось, я должен был умереть в ту же минуту.
Но уже слезы задушали ее. Минуту спустя они вырвались из ее груди с такою силою, как вчера во время припадка. Она
упала передо мной
на колени, целовала мои руки, ноги…